Начался второй день наших прогулок по Серпухову. Как оказалось, почти рядом с нашим домом, у здания школы, обосновался один из павлинят, поиск которых хоть и не стал нашей целью номер один в городе, но здорово скрасил поездку. Вот он (видимо, учитель географии), машет крылом, указывая, куда отправиться туристу. И мы пошли. Нет, поехали, потому что далеко не между всеми малышами можно разгуливать пешком, они достаточно сильно разбросаны по городу.
Следующий павлинчик присел почитать прямо у входа в библиотеку.
Доктор вполне ожидаемо разместился у здания больницы,
и здесь же находится папа всех этих парней.
Детектив (явный поклонник Шерлока Холмса) взял след у здания следственного комитета. Возможно, распутывает детективную историю, про которую я напишу ниже.
Разыскивая павлинов, с окраины, где мы ночевали, мы постепенно перебрались в исторический центр города. Эх, сюда бы летом, не торопясь побродить среди архитектурного наследия купеческого Серпухова, прислушиваясь к тому, о чем поведают старые дома.
На перекрестке улиц Ворошилова и Чехова разместился памятник А. П. Чехову, не раз бывавшему в Серпухове.
А через дорогу от него прогуливается его знаменитая дама с собачкой.
Улицу Чехова мы немного посмотрели вчера, увидев Серпуховский музыкально-драматический театр, парк Олега Степанова и историко-художественный музей. Поэтому свернули в противоположную сторону, пройдясь мимо здания бывшей серпуховской земской управы.
Еще одного павлиненка, нашего собрата-туриста, мы рассчитывали найти в Принарском парке, но, как оказалось — зря. Здесь нам рассказали, что малыша забрали на реконструкцию. Но перед нами во всей красе уже предстала наша следующая цель, поэтому отправляемся к ней.
Это — Высоцкий мужской монастырь. Обитель была основана в XIV веке на месте старого славянского поселения.
Она входит в число девяти обителей, основанных преподобным Сергием Радонежским.
Серьезные стены и башни монастыря напоминают о его важной функции — закрывать подступы врагов к Серпухову.
И за долгую историю своего существования он действительно не раз принимал на себя удары врага. Так, Серпухов и Высоцкий монастырь подверглиcь нападению хана Тохтамыша в 1382 году, были ограблены и разорены.
Повторно монастырь подвергся разорению в 1408 году, после набега Едигея.
Весной 1571 монастырь вновь разорил крымско-татарский хан Девлет-Гирей.
А в феврале 1610 года обитель была сожжена польскими войсками. Но снова и снова она восставала из пепла.
Неудивительно, что и с людьми, в разное время населявшими монастырь, связаны истории, повествующие о ратных подвигах.
Так, к западной стене Зачатьевского собора Высоцкого монастыря примыкает небольшая часовня. Это усыпальница второго по счету игумена монастыря — преподобного Афанасия Младшего. Его гроб украшает деревянное изображение инока, который лежит со скрещенными на груди руками.
Своды усыпальницы расписаны сценами из жития преподобного, причем центральное место занимает фреска «Избавление от агарян града Серпухова преподобным Афанасием». На ней святой Афанасий Младший скачет на белом коне и держит в руках жезл. Враги в страхе бегут от всадника, роняя щиты. «Агарянами» здесь названы крымские татары.
А основана эта история на свидетельствах очевидцев, которые утверждали, что во время нашествия крымских татар на Серпухов видели, как из Высоцкой обители на белом коне выехал инок с большим жезлом в руке. Он был смугл лицом и с густой черной бородой. Объехав стан врагов, он с угрожающим видом устремился на них, и они, немедленно сняв осаду города, обратились в бегство. Воистину, чудесная история, и кто мы такие, чтобы оспаривать вероятность такого развития событий?
Введенский Владычный монастырь Серпухова, куда мы отправились позднее, так же как и Высоцкий, использовался как крепость на пути татар, только защищал западный берег реки Нары. По преданию, монастырь был основан в 1360 году.
Первым игуменом обители стал преподобный Варлаам, при котором была построен каменный Введенский собор.
Монастырь почитался московскими князьями, и к концу XVII столетия имел обширные вотчины не только в окрестностях Серпухова, но и в Москве. Здесь же разводили и знаменитых павлинов, представитель которых гордо красуется сейчас на гербе города. Но концу XVIII века обитель пришла в упадок, богослужения почти совсем остановились, братия разошлась, храмы пришли в запустение. В 1806 году Владычный монастырь был преобразован из мужского в девичий, и началось его возрождение.
В монастыре есть свой археологический кабинет, в основе коллекции — находки, сделанные на его территории. Собрание дополнено экспонатами, подаренными прихожанами и краеведами.
Гордость коллекции — атласный камзол начала 18 века из средневекового захоронения на территории монастыря. За время длительного пребывания в грунте ткань утратила истинную краску, стала хрупкой и ломкой.
Эта находка настолько заинтересовала исследователей, что в мастерской монастыря была выполнена ее реконструкция. В результате появилась такая вот красота (причем вся работа была выполнена вручную), которая экспонируется сейчас рядом со своим средневековым прототипом.
Женщина, проводившая для нас экскурсию в кабинете, не раз и не два уделяла внимание одной из настоятельниц монастыря, игуменьи Митрофании, акцентируя внимание на том, какой неоценимый вклад в развитие обители и облегчения жизни и труда ее насельниц она внесла. И каково же было наше удивление, когда в ответ на один из наших вопросов мы услышали: «А матушка наша была судима за мошенничество»… Просто немая сцена. Естественно, дома я решила изучить этот вопрос поглубже.
Как оказалось, дело матушки Митрофании (в миру — Прасковьи Григорьевны Розен) стало одним из самых известных дел российской судебной практики XIX века. История вышла темная и крайне запутанная, как обычно, на нее существует несколько точек зрения, думаю, что разобраться в ней было нелегко и тогда, что уж говорить об этом сейчас, когда прошло столько лет, но, опираясь на разноречивые свидетельства очевидцев, можно сказать, что в общих чертах дело было так.
В августе 1861 года настоятельницей Серпуховского Владычного девичьего монастыря становится монахиня Митрофания.
Родилась она в очень знатной семье: отец её был бароном, героем Отечественной войны 1812 года. Уже в 18 лет Прасковья стала фрейлиной императрицы Александры Федоровны, но в 26 лет решила уйти в монастырь.
Став игуменьей, она активно занималась развитием своей обители. Ей удалось поднять хозяйство, даже начать строить подворья монастыря в Москве. Митрофания потратила на обитель своё же собственное наследство (около 100 тысяч рублей).
Принадлежавшие монастырю реки игуменья предоставила местным рыбакам на условиях половинного дохода, после чего не только обеспечила монастырскую трапезу, но также подняла «рыбную доходную статью монастыря» от 30 рублей в год до 600.
На заброшенных каменистых монастырских землях, богатых ценным строительным материалом — бутом, она открыла каменоломню — не только для строительства монастырских сооружений, но и для продажи в город, этим самым снова в разы увеличив доход монастыря.
Рядом с каменоломней Митрофания заодно построила известковый и кирпичный заводы. Позднее был открыт и мыльный.
Для монастыря были приобретены новые земли, на которых высадили фруктовые и ягодные сады, устроили пчёльник, парники. В самом монастыре возводились новые жилые корпуса, кельи, больничные палаты. При монастыре открылись рисовальные и живописные классы, мастерская иконописи, сюда даже начали приходить заказы на создание иконостасов. Митрофания позаботилась и о расширении рукодельной отрасли монастырского быта — золотошвейного дела, портняжного, башмачного, прядильного, ткацкого и красильного. Было широко развито животноводство.
За годы, в течение которых Митрофания была настоятельницей, доход монастыря увеличился в 12 раз.
Естественно, подобный размах никак не мог остаться без внимания. О Митрофании ходили сплетни и пересуды. Удачливую настоятельницу обвиняли в дружбе с дьяволом, в измене собственному призванию, в небрежении православными идеями. Дурных толков становилось больше от раскольников, живших в городе, и Митрофанию считавших своим первейшим врагом. Игуменья, по свидетельствам очевидцев, отвечала им тем же. В феврале 1873 года прокурору Петербургского окружного суда Анатолию Фёдоровичу Кони была передана жалоба от купца Лебедева на Митрофанию, которая, по его словам, выпустила поддельный вексель на 10 тысяч рублей от имени самого Лебедева, с его фальшивой подписью. Лебедев хотел получить орден Св. Анны (знаменитая «Анна на шею»), для чего обратился к настоятельнице, имевшей связи при дворе. Митрофания брала деньги у купца якобы для передачи нужным людям, ничего не делая при этом, параллельно подделывая векселя на его имя. Настоятельнице удалось обманом получить с купца 22 тысячи рублей.
Игуменью арестовали. И тут же на нее хлынул поток обвинений. На суде стали говорить о том, что Прасковья Григорьевна для устроения собственного быта, ради своих помощниц, готова была на вымогательство, кражу и подлог. Было громко и чётко объявлено, что игуменья вела теневую торговлю, что она много лет занималась подделками векселей — умея перенести на бумагу точную копию тех подписей, которые имелись у неё в несомненном виде.
Еще одной жертвой стала московская купчиха Медынцева, обладательница большого состояния, распоряжаться которым она не могла по причине алкоголизма, находясь под опекой. Кто-то посоветовал купчихе обратиться к игуменье Митрофании («она к императрице вхожа, по старой дружбе поможет тебе уладить дела»). Митрофания поселила Медынцеву в своем монастыре, на два года полностью изолировав ее от внешнего мира, и со временем приобрела над слепо верившей ей купчихой неограниченную власть. В итоге по 16 подложным векселям Митрофания обманула Медынцеву почти на 240 тысяч рублей. Кроме того, настоятельница убедила купчиху написать завещание и отписать все состояние Покровской женской общине, курируемой монастырем. Нашлись и другие жертвы, на чье имя выписывались фальшивые векселя.
Дело получило огромный резонанс, и видные адвокаты, к которым обратились от имени Митрофании, отказались её защищать. Потерпевших же, наоборот, защищали звезды адвокатуры, например, Федор Плевако. Митрофанию обсуждали во всех домах. Процесс стал главной темой для толков, пересудов. О нём писали — не только газетные статьи, но и целые книги, например, на сюжет этого разбирательства Александр Николаевич Островский написал одну из своих комедий — «Волки и овцы», где волком была коварная игуменья.
Анатолий Кони потом напишет в воспоминаниях: «… никто не двинул для неё пальцем, никто не замолвил за неё слово, не высказал сомнения в её преступности, не пожелал узнать об условиях и обстановке, в которых она содержится. От неё сразу, с чёрствой холодностью и поспешной верой в известие о её изобличённости, отреклись все сторонники и недавние покровители. Даже и те, кто давал ей приют в своих гордых хоромах и обращавший на себя общее внимание экипаж, сразу вычеркнули её из своей памяти, не пожелав узнать, доказано ли то, в чём она в начале следствия ещё только подозревалась».
Митрофания была признана виновной по всем 270 (!!!) пунктам обвинения. Суд вынес решение, лишив всех лично и по состоянию ей присвоенных прав и преимуществ, сослать в Митрофанию в Енисейскую губернию с запретом выезда в течение 3 лет из места ссылки и в течение 11 лет в другие губернии. Позднее место ссылки ей заменили на Ставрополь с поселением в Покровском монастыре. Впоследствии Митрофания была помилована и 20 лет проживала в разных монастырях.
Таким вот вышло мое второе свидание с Серпуховым.