Название этого небольшого городка на Оке давно уже время от времени всплывало в сознании, заставляя терзаться угрызениями совести… И вроде бы ничто не мешало поехать, однако всякие-разные «грандиозные планы» крошку-Тарусу год за годом отодвигали в сторону.
Но, что же, собственно, мне там понадобилось и с чего вдруг чувство вины? Прежде всего, Таруса живописна, недаром ее так любили и любят художники. А еще здесь дача Константина Георгиевича Паустовского, в 2012-м к 120-летию со дня рождения писателя ставшая домом-музеем, и вот как раз то, что до сих пор не удосужилась я в нем побывать, покоя душе не давало…
Книгами Паустовского зачитывалась с детства; «Мещёрская сторона» стала любимой задолго до того, как приступили к «препарированию» её на уроках литературы, основной целью которых, по моему убеждению, было привить учащимся стойкое отвращение к произведениям, коим «повезло» оказаться включенными в школьную программу. А началось все когда-то с «Растрёпанного воробья». С великолепными иллюстрациями, которые, вообще говоря, мне разве что в раннем детстве, пока читать не научилась, были интересны, но ведь здесь в финале — Большой театр, «Золушка», балерина, протягивающая руки к хрустальному букетику, который отвоевал у зловредной вороны и доставил-таки на премьеру спектакля отважный воробей Пашка… До сих пор в носу щиплет, когда читаю, как мама-балерина объясняет потом дочери Маше, что от «маленькой радости смеются, а от большой — плачут»…
Да, иногда перечитываю… И «Воробья», и рассказы, и «Повесть о жизни». Реже, правда, чем когда-то; суеты, увы, в повседневном существовании стало много. А такие книги не для заглатывания на бегу…
Вот и в Тарусу наскоком, в кратком интервале между чем-то, мне кажется, не стоит. Может и хорошо, что собралась я сюда в итоге лишь в сентябре странного этого года, когда поездка в ближайшие окрестности стала восприниматься, как настоящее путешествие.
Из-за привычки вечно обо всем беспокоиться, карту города изучила заранее, но это совершено необязательно. Заблудиться в Тарусе негде. Надо только представлять, в какой стороне от главной площади — Ленина — что находится. Автобусы (№ 245) из Серпухова останавливаются как раз на ней. И обратно отправляются отсюда же.
Доминанта площади — белоснежный Собор Петра и Павла.
Меня первым делом заинтересовали необычно низко расположенные, да еще и удлиненные, луковки над боковыми приделами храма. А подойдя поближе, рассмотрела мозаики на фасаде.
Освящен собор был в 1790-м году, когда в столицах уже правил бал строгий классицизм. Но до провинциальной Тарусы модные веяния еще не докатились, потому главный храм города построен в стиле позднего барокко. С изящной трехъярусной колокольней. Сейчас кажется невероятным, но совсем недавно никакой колокольни здесь не было — уничтожили в начале 30-х годов прошлого века. С трудом причем! Лебедками и кувалдами… В основном же здании храма разместили дом пионеров, предварительно устроив грандиозный костер из реликвий, хранившихся в соборе… Восстанавливать былую красоту начали в 1999-м, а 12 июля 2005-го, в день святых Петра и Павла, на вновь возведенной колокольне раздался праздничный звон. И день города в Тарусе отмечается теперь именно в престольный праздник Собора. Интерьеры, увы, пока выглядят скромно, но, может, Бог даст, когда-нибудь возродятся и они.
К счастью, площадь никакими стеклобетонными сооружениями не осквернили, имеется здесь несколько зданий вполне исторических, торговые ряды, например, возле которых «стоянка пони»
но меня прежде всего тянуло к Оке.
Таруса стоит на высоком, правом, ее берегу, и виды на заречные дали отсюда — полетать бы над всем этим простором!..
Неплохо бы и на кораблике покататься. С ними, увы, в последние годы все не слишком хорошо: рейсовых не осталось, для групп непродолжительные водные прогулки все же организуют, а самостоятельным туристам остается надеяться на частников. Впрочем, их в достатке. Прокатят с ветерком и просто по Оке, и до Поленова (была в усадьбе художника в детстве, надо бы повторить…). Когда читала перед поездкой, сколько стоит «лодочка», именно классическую- деревянную с веслами — и представляла. Ох, отстала от жизни! Нынешние «лодочки» — «шикиблеск» и лихая скорость! Такие виражи по Оке закладывают!
Но я бы предпочла катер, чтоб неспешно берегами любоваться… Вроде все же один в день, до Поленова, есть.
На набережной обитает очень симпатичная киса, темно-каштанового с рыжеватым окраса. Причем «манишка» у нее тоже в тон — не белая, а кремовая. Кошечка, думаю, домашняя, чистая и ухоженная, но без общения ей, наверное, скучно. Потому приветствует туристов, деликатно (но настойчиво!) интересуясь содержимым их сумок.
Здесь, в сквере над Окой, друг напротив друга стоят Марина Цветаева и Белла Ахмадулина. Памятники очень разные, как собственно, совершенно разными были и обе эти женщины.
В сквере повезло услышать фразу экскурсовода некой группы: «А теперь мы пойдем к еще одному памятнику». Подглядела, куда именно пошли, т. к. вот именно «к еще одному» мне и было нужно, и свернула пока в сторону, дабы с толпой не шагать. Оказавшись возле пансионата «Якорь», с верстовым столбом во дворе, из табличек на котором уяснила, что до Парижа отсюда 2900 км, а до Васюков — 785. Неплохой, видимо, пансионат, коли люди с юмором оформляли))). Еще одна табличка приглашала посетить баньку на дровах с холодной купелью. Заглянула потом на Букинг — в самом деле симпатично.
По улочке, обрамленной буйно цветущим, несмотря на середину сентября, шиповником, снова вышла на берег Оки. Вот и тот самый, «еще один», памятник: человек и его верный пес, Константин Паустовский и Грозный. Сценка из жизни, почти по фотографии, которую показывают в доме-музее. Оба уже немолоды, но так хорошо им вместе…
Дача Паустовского находится в самом конце улицы Пролетарской (кстати, на адресных табличках указаны и старые названия, дореволюционные), от площади Ленина надо пройти по улице Розы Люксембург (отцы города не столь давних времен явно уважали идейность в топонимике))), и повернуть через два-три квартала направо.
Не слишком продуманными были мои перемещения по Тарусе, но здесь все так близко, что никакую четкую логистику и в голову не придет выстраивать.
Оказавшись еще раз на главной площади, подошла к центральной клумбе, цветочки рассмотреть и удивилась надписи под бюстом какого-то сурового военного: «Генерал Ефремов. Не предавшему Родину и солдат». Необычно, прямо скажем…
Уже дома прочитала, что Михаил Григорьевич Ефремов — уроженец Тарусы. Командовал в годы Великой Отечественной войны 33-й армией, участвовавшей в тяжелейших боях под Москвой, и в Ржевско-Вяземской операции. Не мастер я описывать все перипетии военных событий, да и не нужно это здесь, но к 42-му году армия была настолько измотана, что оказалась в катастрофическом положении. Поняв всю тяжесть ситуации, Ставка прислала за генералом Ефремовым самолет. Но он отказался покидать своих измученных солдат, отправив этим самолетом в тыл боевые знамена армии и раненых.
Далее цитирую Вики: «19 апреля 1942 года в бою командарм Ефремов был тяжело ранен … и, не желая попасть в плен, застрелился. Тело Ефремова первыми нашли немцы, которые, испытывая глубокое уважение к мужественному генералу, похоронили его с воинскими почестями в селе Слободка. По свидетельству генерал-лейтенанта Юрия Рябова (ветеран 33-й армии), тело командарма принесли на жердях, но немецкий генерал потребовал, чтобы его переложили на носилки. При похоронах он приказал выставить пленных из армии Ефремова перед немецкими солдатами и сказал: «Сражайтесь за Германию так, как сражался Ефремов за Россию».
История создания столь нестандартного, лишенного плакатной героики, бюста прямо-таки мистическая. Автор его — А. Д. Казачок, ученик Конёнкова — увидел однажды генерала во сне, усталого, больного, в шапке ушанке, замотанного шарфом (лютые ведь холода были в первую военную зиму). «Делай такого» — сказал Ефремов…
…А солнечным сентябрьским деньком 2020-го шагаю я по совсем деревенской — окна домов с наличниками, золотые шары в палисадниках — улочке, которой категорически не подходит имя Розы Люксембург))).
Расслабленно шагаю. До тех пор, пока не притормаживаю возле музея семьи Цветаевых («Дом Тьо»), решив на всякий пожарный посмотреть часы работы. (Не собиралась вообще-то).
И нате вам: «Вход для индивидуальных посетителей до 11–30, затем после 14–30»… На часах почти одиннадцать! А вдруг и на даче Паустовского какая засада?! Рысью припустила!
Возле ворот ярко-голубого одноэтажного дома, почти скрытого мощными зарослями гречишника, несколько человек.
Оказывается, музей работает только с одиннадцати часов, я попала как раз к открытию, и, слава богу, «вписываюсь» в допустимое число посетителей (не более двенадцати). Пожалуй, первый раз со мной такое — не озаботиться заранее расписанием, билетами и т. п. А билеты, между тем, рекомендовалось покупать он-лайн, но к счастью, позволили заплатить на месте. И хорошо, что сентябрь, летом, как потом рассказали работники музея, его только что штурмом не берут…
Минут десять нам дали погулять по саду, на удивление совсем не тронутому осенью. Все цвело: розы, гортензии, петунии, бегонии, флоксы. Фасад дома увит девичьим виноградом…
В дальнем конце сада, над обрывом, стоит застекленная беседка, в которой любил работать Константин Георгиевич, под шум своенравной речки Таруски.
А ведь в 1955-м, когда Паустовский, а вернее, его жена Татьяна Алексеевна, «со свойственной ей решительностью», купила дачу, вокруг ничегошеньки не было. На старом фото домик выглядит так сиротливо! Теперь же из сада не хочется уходить, при том, что никаких изысков тут нет и в помине. Зато сразу ощущаешь, с какой любовью все здесь обустраивалось…
Невероятно уютно и в доме. Обстановка 60-х годов была бережно сохранена падчерицей Паустовского Галиной Алексеевной Арбузовой. Но главное моментально проникаешься духом дома, его настроением. Не хочется громко говорить, и даже поначалу стесняешься слишком уж откровенно что-то рассматривать, опасаясь неуместным любопытством оскорбить хозяев, которые, кажется, только минутку назад вышли и вот-вот вернутся.
Небольшую нашу компанию встречала сотрудница музея, человек, как мне показалось, испытывающий величайшее почтение к Паустовскому. Собственно, сдается мне, в таких маленьких провинциальных музеях всегда работают люди, делу своему преданные.
В мемориальной части дачи всего пять комнат (три из которых совсем крохотные), но рассказ о доме, его обитателях и их гостях длился час! Причем, пролетел он совершенно незаметно.
Поведали нам в том числе о том, что в 50-е годы прошлого века в Тарусе мало того водопровода не было, так еще и электричество подавалось жителям лишь вечером, по часам (вот тебе и «электрификация всей страны»!). И ту, и другую проблему помог решить Паустовский, о чем тарусяне помнят, и даже водные колонки иной раз называют «колонками Паустовского».
В обстановке дома нет ничего «на показ», тем, кто жил на этой даче важно было совсем другое: душевный покой и гармония. Каждая комната в своем цвете: спальня Татьяны Алексеевны, жены писателя, пудрово-розовая, спальня сына — ярко-голубая с голубыми в белую клеточку шторами, комната Константина Георгиевича — солнечно-желтая. Кстати, она проходная: Паустовский страдал астмой, и по утрам тихонько вставал, никого не тревожа, и шел в кухню «прокашляться». И выкурить первую сигарету — несмотря на астму, курил «по-черному», и уверял, что именно сигарета помогала продышаться в начале дня.
Повсюду книги, картины (наверняка авторами подаренные), фотографии…
Кто-то приезжал сюда при жизни Паустовского, кто-то уже после — поклониться памяти… Булат Окуджава, Белла Ахмадулина и Борис Мессерер, Алексей Баталов, Мстислав Ростропович — только те, кого сходу узнаю… Самая большая комната — кабинет писателя. Представляю, какие интересные разговоры здесь велись!
На стене прихожей-гостиной — замечательный портрет пожилого уже Паустовского, за столом, у окна, из которого отрывается вид на окские дали…
Здесь же и один из самых известных фотопортретов, который я очень люблю…
А еще нам показали фотографию, которую я увидела впервые, хотя история ее описана не раз и даже в нескольких версиях. Думаю, здесь, в музее, все же, рассказали верную. Вот эта фотография:
Дело было так. В 1964-м году с концертами в Советский Союз приехала Марлен Дитрих. Конечно же, в аэропорту ее встречали журналисты, один из которых спросил, что или кого хотела бы она увидеть в Москве. Ответ был совершенно неожиданным: актриса сказала, что мечтает познакомиться с Константином Паустовским. Оказывается, однажды Марлен прочла в английском переводе рассказ «Телеграмма», настолько тронувший ее душу, что ни грустную эту историю, ни имя автора, о котором до того ничего не слышала, забыть она уже не могла. Читать Марлен Дитрих любила всю жизнь и любимых писателей боготворила.
Паустовский в свою очередь чрезвычайно ценил творчество знаменитой актрисы… Пропустить ее концерт в Центральном доме литераторов, несмотря на недавно перенесенный инфаркт, для него было немыслимо. Врачи возражали категорически, но, в конце концов, разрешили поехать, в обязательном сопровождении домашнего врача.
И вот, когда концерт закончился, Марлен Дитрих попросили остаться на сцене, и из зала к ней поднялся Константин Паустовский. Вспоминая этот момент, актриса потом написала: «Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему свое восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени». Зал замер, потом раздались робкие хлопки, перешедшие в овацию…
А дальше случился курьез — платье Марлен Дитрих было таким узким, что подняться с колен самостоятельно она не могла, да еще с платья от натяжения начали отлетать хрустальные бусины, которыми оно было расшито. Паустовский первым понял, в чем дело, и к ужасу доктора — любые нагрузки пациенту были противопоказаны — попытался помочь. Хорошо, что доктор и жена, Татьяна Алексеевна, были рядом, успели поддержать.
Потом, из гостиницы, Марлен Дитрих послала писателю свой фотопортрет с автографом. В ответ Константин Георгиевич отправил сборник «Потерянные романы», подписав: «Марлен Дитрих, если я напишу рассказ, подобный „Телеграмме“, то я позволю себе посвятить его Вам». Увы, не случилось... Через четыре года Паустовского не стало. Похоронить себя он завещал здесь же, в Тарусе…
Конечно, не посетить кладбище я не могла. Найти утес, на котором лишь поросший мхом камень и деревянный крест, легко — к нему от входа ведет мощеная дорожка.
Каждый год 31-го мая здесь собираются те, кому дорого творчество писателя, приносят цветы, читают отрывки из произведений, так начинается ежегодный литературный праздник «Дни Паустовского в Тарусе». А сегодня здесь тишина… Слышно только «разговор» речки Таруски… Как и в беседке на даче…
Потом снова иду в центр города, завернув по пути к чайной «Второе дыхание». Услышала о ней, когда вышла из музея; сотрудница спросила двух подошедших к воротам женщин: «Это вы из цветаевской чайной?» Конечно же, стало интересно! Ярко-красный деревянный дом с белым кружевом наличников стоит в переулке, отходящем от все той же улицы Розы Люксембург. Рядом с воротами ларек, в котором продают и цветаевский пирог, и фирменный десерт «Второе дыхание», и мед «Тарусские дали», и даже «поэтический шоколад»! Цены не порадовали, да и есть мне пока не хотелось.
В результате, вместо «тематического» цветаевского пирога в послеобеденное время съедено было в Тарусе вовсе даже тирольское пирожное))) В приятном заведении «Провинция», вкусно пахнущем кофе.
Выбор десертов там неплохой, а на «тироль» я повелась потому, что пироженка была с творогом (люблю нежно))). В общем, это было что-то вроде корзиночки с творогом и клубничным вареньем. Размерчик у пироженки был ого, еле одолела. И вся радость — 86 рублей)))
Улица Октябрьская, на которой находится кондитерская, выведет вас снова к Соборной площади (которая Ленина))) С южной стороны Собора обнаружилась симпатичная локация для свадебных фотосессий: ажурная арка с кольцами, граффити с лебедями, мостик, обрамленный не цветущими уже, увы, гортензиями. Земля возле гортензий была замульчирована… речными ракушками! Интересное применение! Имеется здесь и «золушкина карета» — фоткайся, не хочу)))
Вплотную к Собору примыкает здание местной картинной галереи. Наверняка там есть, что посмотреть, но в этот раз идти не хотелось.
Миную центр, попутно собирая коллекцию любимых моих «деталек»:
и снова выхожу на берег Оки. Какие-то женщины заняты осенними работами на своем огороде, вместо забора здесь высокие бархатцы, физалис и пышные кусты астрочек-сентябрин. Мелкие эти астрочки невероятно удачно вписались в очередной тарусский пейзаж.
Вообще по пути к церкви Воскресения Христова — а направляюсь я именно туда — фотик хоть вовсе не убирай, виды — унести бы с собой ВСЕ!
Хороша и сама церковь, с необычной, похожей на северо-европейскую, колокольней.
А ведь и эта красота была возрождена практически из ничего… В 1930-м храм закрыли, снесли и купола, и колокольню. После разорения в уцелевших стенах располагались балетная труппа (откуда?!), зерносклад, пекарня… Восстанавливать Воскресенскую церковь начали в 1988-м. Причем, здесь, в отличие от Собора, уже и внутри благодать — росписи, замечательные резные иконы…
Мощеная дорожка ведет от храма к поклонному кресту, установленному над Окой в память о похороненных на старом погосте прежде, и обо всех тех, кто принимал участие в воссоздании храма, но не дожил до его завершения. Очень здесь хорошо…
Пройдя за церковь, окажешься на улице Ефремова, где обязательно остановишься возле ярко-голубого с белыми наличниками и орнаментом на стене дома, а потом непременно притормозишь возле забавных ворот: тут тебе и невесть как попавший в Тарусу Снупи, и скворечник с проживающим в нем… петухом, и всякие сверчки-паучки.
Креативит народ, молодцы!
Улица заканчивается на Мусатовском косогоре. Когда-то на этом месте было хлыстовское кладбище, но теперь сохранились только могилы художника Борисова-Мусатова, его сестры и супругов Вульф (Георгий Вульф был известным физиком).
Об «Уснувшем мальчике», памятнике на могиле Борисова-Мусатова, я тоже когда-то узнала из рассказа Паустовского. И вот, наконец, вижу…Тихая-тихая поляна над Окой, вокруг никого… Гранитный постамент и фигурка мальчика на нем, будто в покрывале кружевной тени от ветвей берез…
Для начала прошлого века памятник необычный. Установить его тогда удалось с большим трудом — духовенство усмотрело в обнаженной фигуре отрока языческие мотивы.
В Тарусе ходит легенда о том, что Борисов-Мусатов смертельно заболел после того, как в холодную погоду бросился спасать из Оки тонущего мальчика, которого так и не удалось оживить. Мол, еще и это, помимо простуды, так повлияло на тонкую душу художника, что в результате и сам он отошел в мир иной.
На самом деле простуда после прогулки на лодке и в самом деле имела место быть, но без всякой связи с каким-либо мальчиком. Поэтичный этот образ придуман другом Борисова-Мусатова скульптором Александром Матвеевым. И мальчик все же спит…
В Тарусе Борисов-Мусатов прожил несколько месяцев 1905-го года в доме Ивана Владимировича Цветаева, в тишине и покое, вдали от революционных передряг. Много писал, такого тонкого художника негромкая красота тарусских пейзажей, конечно же, вдохновляла. Случайно или нет, но одна из картин, написанных Борисовым-Мусатовым в Тарусе, называется «Реквием». Увы, ушел он из жизни всего в 35 лет…
Назад возвращаюсь берегом Оки, мимо кенотафа Марины Цветаевой, на который кто-то положил букет ярких кленовых листьев.
Теперь уже просто гуляю… Отмечаю песчаные пляжи на другом берегу, завидую очередной тургруппе, покидающей катерок с пиратским именем «Матрос Сильвер», ненадолго зависаю на панорамной террасе какого-то ресторанчика над рекой. Так и кажется, что ты на палубе корабля, даже штурвальное колесо здесь имеется.
В центральной части набережной по сравнению с утренними часами гораздо оживленнее: и туристов прибавилось, и целый вернисаж местных художников развернулся. Интересные украшения продают — с засушенными цветами внутри.
А чуть дальше — снова тишина… Устроившись на симпатичной скамье, будто обнимающей высоченную березу, вновь погружаюсь в созерцание окских просторов…
Незаметно пролетает время, остававшееся до обратного моего автобуса… Пора прощаться!
Закончить этот рассказ хочется словами Паустовского: «В Тарусе очень хорошо. Окрестности сказочные… места здесь чудесные… В Москву не тянет».
Теги:
Самостоятельные путешествия
